Иоганн Лафатер Однажды модный парижский композитор Андре Гретри отправил на бал в знакомый дом трёх своих юных дочерей-погодок. Когда он приехал с опозданием после репетиции, танцы были в полном разгаре. Все присутствующие восхищались скромностью и обаянием юных красавиц. И Гретри, заняв место рядом с женой, тоже стал любоваться девочками. Вдруг сидевший рядом с ним мрачного вида господин обратился к нему с вопросом: — Не знаете ли вы, сударь, этих трёх девиц? Гретри не захотел сказать, что это его дочери, и довольно сухо ответил: — Мне кажется, они — сёстры. — Я думаю так же, — сказал мрачный господин. — Все восхищены ими. Да, невозможно быть прекраснее и милее… Но слушайте меня внимательно: через три года ни одна из них не будет жива. «Будь проклят тот час,— вспоминал много лет спустя Гретри в своих мемуарах, — когда я согласился привезти в этот дом моих девочек. Сие странное и страшное предсказание оправдалось: в течение трёх лет лишился я всех дочерей моих…». Так состоялось ужасное знакомство композитора со знаменитым швейцарским писателем, учёным и богословом Иоганном Каспаром Лафатером, автором сенсационного труда «Физиогномические фрагменты». * * * Имя этого человека теперь почти забыто, так же, как и его физиогномика. Суть этой дисциплины сводилась к утверждению, что человек есть существо одновременно и моральное, и интеллектуальное, и животное. Природа человека выражается в его внешности. А так как наиболее выразительная часть тела — голова, то можно ограничиться изучением одного лица. Интеллектуальная жизнь человека выражена в строении его лба; моральная сторона жизни выражена в строении лицевых мышц, очертании носа и щёк; низменные, животные черты человеческой натуры отражают линии рта и подбородка. Центром лица, то есть его главной частью, считаются глаза вместе с окружающими их нервами и мышцами. Таким образом, лицо делится как бы на этажи, соответственно трём основным элементам человеческой души. И ещё: физиогномика изучает лицо в покое, но не в движении или волнении. Иоганн Лафатер родился в Цюрихе, изучал там богословие и с 1768 года до самой смерти занимал сначала должность приходского дьякона, а потом и пастора прихода. Всю свою жизнь, начиная с раннего детства, он рисовал портреты. Лица, особенно поразившие его либо красотой, либо уродством, он рисовал помногу раз. У него была феноменальная зрительная память, он мог во всех деталях передать на бумаге лицо любого, кто когда-нибудь хоть единожды позировал ему. Рисуя отдельные части лиц — носы, губы, уши, глаза, подбородки, профили, фасы, силуэты — и снабжая их словесными комментариями, Лафатер мало-помалу поверил в свою способность определять по лицу человека его ум, характер, нравственные качества и даже дальнейшую судьбу. У него была возможность проверять свои предположения на исповедях прихожан. Его альбомы содержат рисунки фрагментов лиц всей его паствы, портреты людей знакомых и незнакомых, выдающихся, великих и самых обыкновенных. Этот огромный материал он положил в основу своего нашумевшего труда «Физиогномические фрагменты», к созданию которого его подтолкнул случай. Однажды в доме приятеля Лафатер, стоя у окна, заметил проходившего по улице господина. — Взгляни-ка, — обратился он к приятелю, — видишь, там идёт тщеславный и завистливый деспот, душе которого, однако, не чужды созерцательность и любовь к Всевышнему. Он бывает добрым и сострадательным, пока снова не увязнет в корысти и мелких дрязгах… Далее Лафатер дал ещё несколько метких характеристик проходившего господина, так что приятель, наконец, назвал его фамилию — они были знакомы — и спросил, давно ли и Лафатер знает этого человека. Ответ был ошеломляющим: «Впервые вижу». — Не может быть! — вскричал приятель. — Как же ты смог так точно определить его характер? — По повороту головы, — сказал Иоганн Каспар. * * * Лафатер анализировал лица выдающихся людей разных времён по их портретам, и некоторые его характеристики впечатляли, словно гениальные психологические догадки. Вот некоторые общие заключения: скупцов и сластолюбцев отличает выпяченная нижняя губа; честность и благородство придают привлекательность и гармонию даже некрасивому лицу. А вот характеристики конкретнее: у Фридриха Барбароссы глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнёта мелких обстоятельств; в лице Сократа есть задатки глупости, славолюбия, пьянства, даже зверства, и тем не менее, видно, что всё это побеждено усилиями воли; изумительный ум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и началом носа. Но вот что странно: разработав теорию, сам Лафатер не следовал ей на практике. По-видимому, свои суждения о людях, в том числе и предсказания их будущего, он делал, больше подчиняясь интуиции, наитию. Иначе говоря, Лафатер был «в плодотворных отношениях» лишь со своим собственным подсознанием. Поэтому его физиогномику вскоре стали забывать и даже высмеяли как лженауку. В самом деле, она стала бы наукой, если любой учёный мог бы, как и её автор, определять характеры и предсказывать судьбы, основываясь на теоретических закономерностях. Но закономерностей-то не получалось, а были лишь случайные совпадения фактов. * * * Тем не менее, поклонников у Лафатера оказалось немало, и они объявлялись повсюду. Например, многие писатели и поэты изучали физиогномику из профессиональных соображений: пользуясь приёмами Лафатера, они представляли читателю своих героев так, чтобы внешний облик соответствовал их внутреннему миру. Ссылаясь на автора физиогномики, М. Ю. Лермонтов характеризует внешность своего любимого героя, Печорина, в романе «Княгиня Лиговская». Диккенсовский Урия Гипп обрисован автором вполне лафатеровскими приёмами: отталкивающая внешность, одежда и манеры говорили о том, что этот персонаж — ханжа и негодяй. Оноре де Бальзак в одной из частей «Человеческой комедии», основываясь на физиогномике Лафатера, даёт портретную характеристику своему герою, некоему Тонсару: «Он скрывал свой истинный характер под личиной глупости… Приплюснутый нос как бы подтверждал поговорку ?бог шельму метит?» и т. д. Итак, последователей Лафатера в писательской среде было множество. Ещё бы, «Физиогномические фрагменты» предоставляли богатейший и беспроигрышный материал для описания выдуманных героев. Им пользовались как поклонники великого физиогномиста, так и те, кто о нём и слыхом не слыхивал. Характеристики внешних примет людей в соответствии с теми или иными особенностями характеров распространялись в разных слоях общества, сделавшись как бы перлами «народной мудрости». И никому не приходило в голову ссылаться на первоисточник, то есть на того, кто подметил и сформулировал эти соответствия. Стало считаться истинным и шаблонным: тонкие губы — у злого человека, толстые — у доброго; чёрный глаз опасен, голубой — прекрасен; подбородок, выдающийся вперёд, — у волевых людей, скошенный — у слабовольных и т. д. и т. п. Вошёл в историю следующий курьёз. Капитан парусника «Бигль» Р. Фицрой, подбиравший команду для своего корабля, верил в физиогномику Лафатера. Он не сомневался, что по форме носа сможет определить способности человека и, таким образом, выбрать из многих кандидатов на должность натуралиста в готовящемся кругосветном плавании наиболее достойного. Внимательно вглядываясь в лицо одного из кандидатов, капитан засомневался в том, что у человека с подобным носом хватит энергии и решимости выдержать трудности предстоящего путешествия. Но представленные молодым претендентом рекомендации перевесили сомнения: Фицрай взял в экспедицию Чарльза Дарвина и впоследствии признавался, что в данном случае физиогномика могла его подвести… * * * Долгие годы жизнь цюрихского пастора ничем не омрачалась. Но вот в 1796 году войска Французской республики оккупировали Швейцарию. И Иоганна Лафатера «чёрт дёрнул» выразить в печати и в устных выступлениях горячий и страстный протест. Новые власти немедленно выслали его из родного города. Правда, через несколько месяцев он вернулся, и немалую роль сыграло обаяние его личности. Когда-то он был дружен с Гёте. Великий поэт и учёный оставил привлекательный портрет своего друга: «Его кроткий и глубокий взгляд, его выразительный рот, простой швейцарский диалект, который слышался в его немецкой речи, и многое другое, давали всем, кто обращался к нему, самое приятное душевное успокоение»… И гибель этого человека в 1801 году стала результатом его наивно-идеалистического взгляда на мир. Надо же было ему пуститься в душеспасительные рассуждения с пьяными французскими мародёрами! Негодяи выстрелили в него. Рана оказалась смертельной. Перед смертью Лафатер простил убийц и даже успел сочинить для них стихотворение, нечто вроде отпущения грехов. Провидец многих судеб Лафатер, оказывается, не смог предугадать своей собственной… Дополнительно: Если отделить теорию физиономики Л. от всех этих лирических прикрас и наростов, то она сведется к следующим основоначалам. Человек есть существо животное, моральное и интеллектуальное — вожделеющее, чувствующее и мыслящее. Эта природа человека выражается во всей его фигуре; поэтому физиономика в широком смысле слова обнимает всю морфологию человеческого организма, соприкасаясь с хирогномией, подоскопией и т. п. Но так как наиболее выразительным «зеркалом души» является у человека голова, то физиономика может ограничиться изучением черепа и лица человека. Интеллектуальная жизнь человека выражается в строении и очертаниях черепа и лба: моральная и чувственная жизнь— в строении лицевых мускулов, в очертаниях носа и щек; животные качества человека символизируются складом рта и линиями подбородка. Центральный орган лица — глаза, с окружающими их нервами и мускулами. Лицо человека, таким образом, делится как бы на «этажи», соответственно трем основным элементам, составляющим всякую «душу». Соответственно этим этажам, и физиономика должна распасться на три отдела. Физиономию Л. определяет как известный, постоянно присущий данному субъекту склад лицевых черт и мускулов. Соответственно этому каждая из трёх основных частей физиономики должна распадаться на два полуотдела: «физиономический» в тесном смысле изучающий данное лицо в состоянии покоя, и «патогномический», изучающий лицо в состоянии волнения; патогномика есть физиономика в движении — то, что можно назвать «динамикой» лица, в противоположность лицевой «статике». Установив такую теорию, Л., однако, не следует ей на практике и не возвращается к ней в отдельных своих фрагментах, в которых анализирует лица своих современников и великих людей разных времен по их портретам, постоянно ссылаясь на «физиономический такт» или «наблюдательный дар» читателя и ничем не мотивируя тех или иных психологических выводов. В результате получается ряд интересных частностей, очень заманчивых и интересных для «большой публики», но не имеющих никакой научной достоверности. По Л., у Фридриха В. — глаза гения, складки же лица выражают досаду человека, не могущего вырваться из-под гнета мелких обстоятельств; скупцы и сластолюбцы отличаются одинаково — выпяченной нижней губой; в лице Сократа есть задатки глупости, сластолюбия, пьянства и зверства, но по лицу видно, что все эти задатки побеждены усилиями воли; у Брута верхнее глазное веко тонко и «разумно», нижнее округло и «мягко», соответственно двойственности его мужественного и вместе чувствительного характера; широкое расстояние между глазами и бровями у Декарта указывает на разум, не столько спокойно-познающий, сколько пытливо-стремящийся; в мягких локонах Рафаэля сквозит выражение простоты и нежности, составляющих сущность его индивидуальности; гений Гёте в особенности явствует из его носа, который, по Л., знаменует «продуктивность, вкус и любовь, словом — поэзию»; у Лойолы, бывшего сперва воином и ставшего затем основателем религиозного «ордена», воинственность видна в остром контуре лица и губ, а иезуитство проявляется в «вынюхивающем» носе и в лицемерно полуопущенных глазных веках; изумительный разум Спинозы ясно виден в широком пространстве лба между бровями и корнем носа, и т. д. Эти чисто-беллетристические замечания, перемешанные с соображениями о темпераментах, «национальных» физиономиях и даже о физиономиях зверей, завлекательно-интересны; некоторые из них производят впечатления гениальных психологических догадок; но научной ценности, при отсутствии научного метода наблюдения, они, конечно, иметь не могут. Гёте вполне верно определил физиономику Л., как «гениальную эмпирию», т. е. научный дилетантизм.
